Александру Михайловичу Пшеницыну, уроженцу деревни Ершово Шахунского района, был всего 21 год, когда его взяли в плен фашисты. Лишь спустя 43 года после начала нечеловеческих испытаний, выпавших на его долю и длившихся почти четыре года, бывший узник решил поведать потомкам всю правду о том, как нацисты обращались с пленными советскими солдатами. А.М. Пшеницын прожил 95 лет, умер 5 августа 2015 года. Он воспитал восьмерых детей, которые подарили ему восемь внуков, а внуки — шесть правнуков. Он был прекрасным отцом, дедом и прадедом. Вернувшись домой, работал счетоводом в колхозе "Ударник", а затем бригадиром и управляющим Андриановского отделения совхоза "Родина".
Очень жаль, что с воспоминаниями нашего земляка, участника Великой Отечественной войны А.М. Пшеницына не был знаком школьник из Нового Уренгоя Коля Десятниченко. Выступая в ноябре прошлого года в Рейхстаге перед немецкими парламентариями он искренне пожалел солдата Вермахта, захваченного в плен во время Сталинградской битвы и умершего в лагере для военнопленных. Как можно было проигнорировать при этом боль и страдания своих соотечественников, принесенных озверевшими оккупантами?
Нельзя без содрогания читать строки, написанные Александром Михайловичем, осознавая, что это не литературный вымысел, а жестокая правда участника событий. Хорошо, если с данной публикацией познакомятся старшеклассники. Навряд ли после этого у кого-то из молодежи появится сочувствие, как у Коли Десятниченко, к тем, кто пришел на нашу землю, чтобы завоевать ее, а нас сделать рабами.
"Знамя труда" начинает публикацию воспоминаний А.М. Пшеницына "Выживший в аду".
Танковая атака. В марте 1941 года меня призвали служить в Красную Армию в город Кинешму. В начале мая наш 801‑й стрелковый полк переехал в Гороховецкие военные лагеря. После 22 июня нас направили в Иваново, где сформировали дивизию, а потом — на фронт. В Москве мы были 3 июля. Эшелон двигался в сторону Пскова, но по дороге нас начали обстреливать вражеские самолеты, дальше поезд не пошел.
Батальон уже держал направление на город Остров. Пулеметная рота, в которой я служил, сделала привал возле села Красные Пруды, где проходила автомагистраль. И вот через некоторое время здесь появилась колонна фашистских танков, двигавшихся прямо навстречу нашей роте. Командир скомандовал: "К бою!". У нас станковые пулеметы да винтовки, даже гранат не было. На каждый пулемет — по три ленты, на винтовку — три обоймы. Такой стальной натиск остановить мы не смогли. Немцы смяли нашу роту.
Когда танки ушли, оказалось, что выживших среди нас осталось мало. Уцелевшие направились на окраину села, чтобы раздобыть что-нибудь поесть, а потом двигаться в сторону своих тыловых частей. Мы пробирались болотами и кустарниками дней восемь, но добраться до своих так и не удалось. Вышли из болота 12 июля, зашли в одну деревню, чтобы подкрепиться, там нас немцы и пленили. Привезли в Остров, сутки ни пить, ни есть не давали. Через неделю переправили в город Каунас (Литва), где под открытым небом находились недели две. Пили грязную воду из луж, чистой давали мало, всем не хватало. Пищи — по пол-литра на сутки, хлеба — 200 граммов. Рылись в мусорном ящике, что стоял напротив кухни. От этого я сильно заболел, думал, не поправлюсь. Но выздоровел и больше в мусорные ящики не заглядывал.
Из Каунаса увезли в лагерь, который располагался во Владиславле. Находились опять под открытым небом. У нас появилось много вшей. Оттуда нас переправили в Данциг. Лагерь был на высоком месте. Нас так ветром прохватывало, что не знали, куда деваться. Уже начались заморозки, а мы опять на улице. Вшей развелось — как муравьище. Гимнастерку снимешь, поколотишь о землю — немножко собьешь. Людей стало много умирать, каждую ночь от голода и холода из жизни уходило по 200–300 человек. Из этого лагеря перевезли нас в город Грейсвальд. Там говорили, что будто варили брюкву, но на самом деле давали воду с травой да хлеба 200 граммов.
На скотном дворе. Здесь стали формировать команды по 25-50 человек. На хозяйственные работы, на заводы, в шахты. Я угодил в сельское хозяйство. Привезли нас к помещику 50 человек. Две ночи спали в животноводческом помещении. У него мы должны были копать картошку, а сил не хватало. Лежали под дождем весь день. Потом заставили корзины носить с картошкой по 30 килограммов и более. Нам и вдвоем-то не поднять, а приходилось одному кое-как справляться. Так обратно и привезли в лагерь. Продержали недели две и снова в команду 25 человек, уже к другому помещику, в деревню Нердми. Еще в лагере обули в деревянные колодки и погнали на работу — в поле свеклу дергать. А она крупная, кормовая. Мы ее не можем выдернуть, со всей силой тянем, а она — на месте. Вот тогда конвоиры и давай нас выхаживать: кого прикладом, кого палкой, кого пинком.
Кое-как рабочий день закончился, пришли в деревню. Нас завели в помещение, где находились лошади и другой скот. Это стало нашим жильем. Мы настлали соломы и улеглись спать. Один человек из нашей команды к утру помер, а другой, которого на работе сильно избили, на обмотках повесился. На скотном дворе заболел теленок. Его забили, а мясо предназначили нам на еду. Подвесили его в гараже, где мы клали инструмент после работы. Незаметно от конвоя мы мякоть у туши обрезали. Когда заметили, стали нас бить. Ночью всех раздетых выгнали к колодцу, и давай поливать холодной водой, а уже были заморозки.
У этого помещика я проработал больше года. Затем перевели к другому, в деревню Гнуров, в 12‑и километрах от города Анклам. Там заставляли на полях собирать камни и выносить на межу, где была граница с землей другого помещика. Сделали специальные ящики для переноски. Мы не смогаем, а они говорят: "Тащите!". Был один конвоир негодяй, который ненавидел троих человек, в том числе и меня. Он говорил: "Ты комсомолец, коммунист". В воскресенье всем ребятам дает выходной, а меня посылает двор мести и туалет чистить. Я все время боялся, что он меня где-нибудь пристрелит.
Побег.План побега от этого помещика назрел, когда наши войска уже были в Польше. К нему готовилось шесть человек из 25. К ночи у нас все обмундирование отбирали и уносили в другое помещение. Из мешков, которые тоже нелегко было достать, мы приготовили себе штаны и рубашки. Копили пайки хлеба, нашли через поляков карту местности. Разбились на две группы по три человека. Сделали 30 мая 1944 года железные крючки. Один человек их за день до побега выломал. Но они стояли как будто бы все на месте. Этот же человек нашел инструмент, чтобы перерезать колючую проволоку за окном. И как только проверили, что все на месте, конвоиры успокоились. Легли спать.
Конвоир с винтовкой за оградой потерял бдительность, начал дремать. Мы видим это через дверь, где была проделана небольшая дырка. Начали собираться к побегу. Старший группы осторожно выламывал в окне крючки и перерезал колючую проволоку. Когда все было сделано, подал сигнал. Тогда шесть человек, один за другим, стали прыгать в окно, которое находилось на противоположной стороне здания. Поэтому конвоир ничего не слышал и не видел.
А нам — дай Бог ноги! Понеслись в разные направления по три человека в группе. Поначалу каждый посыпал махоркой за собой, чтобы овчарка не могла взять след. Старались бежать больше по воде и по рельсам. Были босые, ведь у нас никакой обуви, кроме деревянных колодок не было. В дороге питались рожью, которую добывали из колосков, разрывали землю и подбирали только что посаженый картофель. Шли по ночам, как только начинало светать, забирались в рожь или в какой-нибудь кустарник и лежали там весь день под палящим солнцем или дождем. Часто были сырыми от росы. Так продолжалось 20 дней.
В одном лесу мы заплутали и перед рассветом наткнулись на немецкий военный лагерь. Часовые нас заметили и забили тревогу. Мы бросились в сторону, но наткнулись на проволочные заграждения. Попали как в паутину. Двоих из нас схватили, третьего я не видел. Обыскали, допросили и посадили в небольшой сарайчик, где мы были без воды и пищи целый день. Затем сдали двум полицаям, которые надели наручники и повели лесной дорогой. Прошагали десять километров, вышли на станцию Яохимстая. Здесь нас сдали эсэсовцам и посадили в землянку.
Продолжение читайте в следующих номерах.